За близкой далью
миллионов парсек.
1. К истокам
Чувство потрясающей лёгкости,
обновления всего естества, невесомости и переполняющего душу вселенского
счастья, то самое чувство, в состоянии которого он шагнул со своею Лизой из
серой промозглой, казалось, в прощании затаившей дыхание, квартиры через немыслимые
человеческому разуму космические просторы прямо в тепло яркого солнечного дня изумительной
планеты Руси Бирюзовой, это чувство не покидало его. Оно, возможно даже,
нарастало до опасных пределов, когда неизбежна угроза вулканического излияния
вовне и испепеления всего вокруг кипящей
его лавой! И, вероятно, если бы не
сдерживающее влияние Лизы, то молодой, красивый, полный сил и бьющей через край
энергии Вячеслав Васильевич Самборский, больше по облику напоминавший Петра
Николаевича Соболевского, ещё долго как мальчишка бегал бы, широко расставив
руки, ловя пьянящий своею свежестью и ароматом луговых цветов воздух. Ещё долго
носился бы он так по зелёному полю вдоль милого своим русским очарованием
изгиба тихой реки, в восторге напевая: «То берёзка, то рябина…» и всё
восклицая: «Ах, какая прелесть! Ах, как же долго я всего этого ждал!»…
- Лиза! - голос его был бодр,
весел, жизнерадостен. - А я ведь не Самборским себя ощущаю! Я ведь ощущаю себя
Соболевским! И по внешнему виду, в том числе! Почему так? Впрочем, можешь не
объяснять – сам знаю. Напортачил Самборский своими эгалитарными,
коммунистическими воззрениями, да?
- Ну, не так уж и напортачил…
Назовём это – чуть смазал общую картину… Ты же сам чувствуешь, что тот груз не
тяжек, не так уж и обременяет. К тому же вовремя опомниться, покаяться, признаться
себе в собственных заблуждениях многого стоит – «за одного битого двух небитых
дают»! Да и те воззрения твои ведь были не заботой о собственной персоне, не
несли в себе ничего эгоистического…
- Не тяжек груз сей, но колюч…
Покалывает, знаешь, временами… Наверное, запоздалое покаяние-то, а? …А вот, что
касается тебя, – так и Елизавета Львовна Астахова, и Вероника Николаевна Панова
– одно и то же лицо!
- Спасибо, что напомнил. …Но это
и немудрено: я, как уже говорила, – сама себе правнучка, сама себе прабабка! Что
касается покаяния, то оно ведь запоздалым и не бывает, ведь главное и ценное в
нём сам факт его наличия, этого самого покаяния. …Однако давай потихоньку идти
к дому.
- С превеликим удовольствием! Но,
чур! Я сам должен найти дорогу! Чур! Не подсказывать! …Сколько же раз всё это
мне снилось! Сколько раз я по сим тропинкам хаживал во снах!...
Нелишне было бы отметить, что,
если люди здесь, на Руси Бирюзовой, и имели неизмеримо более высокую, по
сравнению с тривиальной биологической, своеобразную светоносно-полевую природу
тела, имитирующую их биологические прототипы, то всё остальное – животные,
птицы, травы, деревья, вода и проч., одним словом, вся её физико-биологическая
составляющая, были самыми, что ни на есть настоящими, то есть плотскими. Хотя
аура благодушия и безопасности, окутывающая планету, не могла не сказаться и
на представителях флоры и фауны, ибо
накал жизни, определяемый «борьбой за существование», был явно занижен. Накал
жизни, но не сама жизнь! Так как буйствовала
она здесь пышным цветом во всём своём невероятном многообразии форм и проявлений. Не было, правда,
представителей видов хищников, не слышен был лязг острых клыков, лезвия когтей
не рвали ничью плоть. Не было здесь и условий для существования многих
болезнетворных вирусов и бактерий, паразитов-насекомых, так хорошо чувствовавших
себя на планетах с менее здоровой духовной и физической атмосферой и так прочно
обосновавшихся на Земле. В силу этого, животные были здоровы, небоязливы и до
лени спокойны, не обращали никакого внимания на человека, вели себя миролюбиво
и с собственным видовым достоинством, на которое, как оказалось, в
благоприятных условиях способны и они. Не отставали и растения – им в избытке
хватало и почвы, и влаги, и света, и они, как бы в благодарность за то,
радовали глаз своею зеленью, запахами, невероятным обилием цветов.
Сама планета была одним из
оазисов, одной из «земель обетованных» для представителей разлитого во
вселенной русского духа, русской идеи. Именно здесь те из них, кто поднялся до уровня осознания своей принадлежности этому
духу, кто и в тяжёлых условиях биологического выживания, доказал свою верность
ему, подтвердил и на деле, и в мыслях искренность любви ко всему тому, что с
ним связано, что им питается, проявил незыблемую приверженность идеалам Святой
Руси, зачастую подвергнув себя опасностям и лишениям, выстрадав гонения за них,
именно здесь обретали они свою Родину! И, уж тем более, обретал её здесь тот,
кто шёл за эти идеалы на смерть, кто готов был за них отдать свою жизнь! Тут не
было инородцев, не было того междуплеменного соперничества, которое присуще и
так характерно развивающимся планетам и физическому состоянию человека. Не было
необходимости тут ни у кого отвоёвывать и осваивать территории, дабы утвердить
и закрепить на них главенство всего славянского, всего русского, его приоритет.
Не было тут и нужды в доказательствах своей русскости, ибо доказательства те
были написаны в целостном облике – в глазах, на лице, во всяком движении, в
образе мыслей и самой жизни, то есть во всей той исходящей от каждого ауре,
которая без труда читалась всеми окружающими и которая была не способна
обмануть. Никто здесь не мог скрыть на лице, каков он внутри, или притворяться.
Точно так же невозможно было лгать или обманывать, хитрить и лицемерить.
Здесь во всём была видна, во всём
проявлялась прочная и полная независимость (но не отстранённость!) по отношению
к материальному миру, который был лишь полем деятельности для работы духа. В
силу всего того, на Руси Бирюзовой были идеальные условия для максимально полного
раскрытия основной составляющей сущности человека – его творческого начала. И
сама планета, как специально была для того предназначена и как нельзя лучше
подходила, ибо носила в необъятном чреве своём не огромные залежи угля, нефти и
газа, а была полна всем тем, что, в недрах других планет составляет сущие
крохи, за которые люди там готовы истреблять себе подобных, – золотом, серебром,
платиной, алмазами, самоцветами. Особенно щедра была она на бирюзу, малахит,
оникс, чароит и другое минеральное великолепие, невероятные богатства которого
повсюду выходили прямо на поверхность. Гранит и мрамор были самыми ординарными
стройматериалами. От особенной щедрости на бирюзу планета и получила вторую
часть своего названия.
К тому же, бескрайние леса её
были богаты кедром, дубом, сосной и, конечно же, берёзой, что, кроме
эстетического наполнения природных ландшафтов, так радующих глаз своею
русскостью, приносило и практический
прибыток в виде изумительных по красоте разного рода сооружений и изделий из
древесины, на которые русичи были весьма горазды и охочи.
* * *
Вячеславу Васильевичу для
привыкания к новой обстановке не потребовалось и минуты, поскольку не было того
чувства «нового» совсем (во всяком случае, оно не ощущалось, как «новое»). И даже
наоборот, всё, что успел он за те несколько дней, что был здесь, увидеть, было
до щемления в сердце близким, знакомым, привычным и родным! Как будто он
никогда и не отлучался отсюда, как будто и не покидал пределов приветливой и
спокойной, часто являющейся когда-то в земных его снах и этою своею
приветливостью и тихой размеренностью жизни доводящей до слёз Родины! И все,
кого он успел здесь повстречать, были хорошими его знакомыми, друзьями,
родственниками. Причём, ни ему, ни им не приходилось морщить лоб, чтобы
вспомнить, кто перед ним?, лихорадочно перебирая в памяти все возможные имена,
дабы среди них всплыло нужное. Всё, что было связано с тем или иным человеком
приходило на ум тут же и в мельчайших подробностях, ибо сама структура памяти,
её «качество» и мощь были несопоставимы со своим физическим аналогом. Сами же
связи те зачастую оказывались намного более глубокими и более давними, чем это
можно было бы предположить на первый поверхностный взгляд.
В
общественную жизнь, обязательную для всех населяющих Русь Бирюзовую, он ещё не
был включён и находился в состоянии подобном состоянию этакого отпускника,
сибаритствующего и размышляющего о том, о сём. Следует непременно уточнить, что
обязательность та, однако, не была «обязаловкой», то есть чем-то таким, что,
хоть оно и неприятно, но должно быть выполняемо, чем-то таким, что
принудительно навязывается людям извне, скажем, государственными и
общественными структурами. Здесь, на том вне телесном уровне, на котором
находились люди, когда плотская составляющая никого уже не обременяла и не
диктовала жёстко заботу о ней, не могло быть даже речи о государстве, как о
чисто физическом обустройстве общественной жизни. Люди жили в точном
соответствии с евангельской заповедью «поступай с другими так, как ты хотел бы,
чтобы поступали с тобой», то есть с внутренне необходимой направленностью на
добро, красоту, творчество, труд. Целесообразность всего, размеренность и смысл
уклада жизни людей, его не праздная, а интенсивная трудовая заряженность, то
есть то, что там, на Земле, было «прерогативой» лишь трудоголиков – кто были
без работы, как без воздуха, – здесь было свойственно без исключения всем и
сквозило во всём! Там, на Земле, дело уже доходило до того, что так называемый
«инстинкт самосохранения» заставлял топить другого, своего ближнего. «Борьба за
существование», за которой стояла будоражащая и вгоняющая в стрессовый ступор
«истина», что «на всех не хватит», что за всё необходимо бороться, выгрызать
зубами, диктовали человеку карабкаться по головам, расталкивать, порою быть
по-звериному агрессивным, «давить нижнего, толкать ближнего». Здесь же совершенно
другие «инстинкты» определяли и совершенно иное поведение, формируя такие реалии
жизни, которые для людей физических показались бы сказочными.
«Такие характерные и свойственные
земным человеческим социумам, прочно с ними сросшиеся, глубоко в них
укоренившиеся явления, - думал Вячеслав Васильевич, вспоминая одну из работ
Бердяева, - как «научная общеобязательность и общеобязательность юридическая, есть
подтверждение низшей ступени духовной общности, есть показатель разобщённости,
свойственной природному миру. Взаимно научно доказывать и юридически обязывать
друг друга должны лишь люди далекие по духу, внутренне разобщённые. Родному по
духу, другу моему я не должен доказывать и не должен обязывать его, мы видим
одну и ту же истину и общаемся в истине. …Логическая, научная
общеобязательность и есть утверждение минимальной общности в тех истинах, что
дают возможность ориентироваться в природном и историческом мире. Истины
математики, истины наук естественных имеют характер общеобязательности и
доказательности, потому что они одинаково должны быть признаны людьми самого
противоположного духа, совершенно внутренне разобщёнными. Научно-логическое
общение на почве истин математики или физики возможно даже между людьми
враждебного духа. Общеобязательное признание этих истин предполагает лишь самую
элементарную, самую низшую форму общности [и
общественности]. Верующий и атеист, консерватор
и либерал одинаково принуждены признать истины математики, логики или физики.
Так и юридическая общеобязательность существует для элементарной, низшей формы
общности. Не нужно собранности, соборности, общности духа для того, чтобы
признать минимум права в отношении друг к другу. Общеобязательность науки и
общеобязательность права и существует для общества, в котором люди не любят
друг друга, враждуют друг с другом, не общаются в духе. Доказывать нужно врагу
и врага нужно обязывать. С другом же я общаюсь в созерцании единой истины, в
осуществлении единой правды. Общеобязательность и связанная с ней
доказательность имеет социальную природу. Это есть путь связывания разорванного
природного мира, поддержание принудительного единства, дабы не допустить окончательного распада. Позитивная наука,
позитивное право родились в атмосфере распавшегося мира, и они имеют миссию
поддержания единства в атмосфере вражды и отчуждения. Научная и юридическая
общеобязательность никогда не возникли бы в атмосфере духовного единения и
любви. В такой атмосфере познание было бы общим, соборным созерцанием сущей
истины и общение между людьми определялось бы не юридическими нормами, а самой
любовью, самой общностью в духе. Ничего никому не нужно было бы доказывать, ни
к чему никого не нужно было бы обязывать, ибо каждый встречал бы лишь духовно
близкого, родного, нигде не встречал бы далёкого и чужого. Истины нравственного
порядка покоятся на общем духовном опыте, на видении единой правды, и к ним
трудно бывает принудить тех, которые находятся вне опыта духовного общения и
единой правды не видят. Истины духовные предполагают и максимум духовной
общности, самую высшую его ступень, предполагают соборность сознания. Эти
истины открываются общению в любви. Они существуют лишь для духовно близких и
родных. Они неубедительны, недоказательны, необязательны для чужих и далёких,
для стоящих вне круга духовной общности. Вне единого, общего духовного опыта
эти истины мертвы. Нельзя доказать чужому и далёкому реальности того, что
открылось в духовной жизни»*…
Да, слава Богу, некому здесь и доказывать всё это – нет здесь далёких и чужих!
Все близкие, все родные!».
* * *
…Он
прохаживался по тихой и пустынной гранитной мостовой, обрамлённой балюстрадой
из чёрного мрамора, столбики которой украшали великолепные ониксовые вазоны с
множеством колоритных весёлых растений и цветов, повернувших к теплу и свету
свои ароматные бутоны, покачивающиеся под приятным мягким ветерком. Как же всё здесь
отличалось от земного, как с ним разнилось! Нешумный покойный ритм жизни, её
размеренность и порядок как нельзя лучше способствовали сосредоточенной
творческой работе, которой с упоением и невиданным в земных реалиях энтузиазмом
предавались здесь все, как бы в желании наверстать упущенное. А доброжелательное
и братское отношению людей друг к другу напоминало скорее отношения в большой
дружной семье. Все здесь выросли из штанишек «борьбы за место под солнцем»,
вместе с физическим телом оставили в прошлом все те прихоти себялюбия, тщеславия
и гордыни, которые диктовались этим монстром и мучителем, и которые было
нелегко и стыдно каждому теперь вспоминать. И именно то чувство стыда и
покаяния часто являлось причиной, что весьма многие, дабы облегчить свою
обострённую совесть, искупить страданиями то облегчение, а заодно по
возможности и помочь кому-то на Земле, по собственному настоянию и твёрдому
желанию возвращались на время обратно в биологическую жизнь. Нередки были и
уходы в ином, противоположном
направлении, в направлении, ведущем в ещё более «заоблачные выси», в те
сферы, уже почти примыкающие непосредственно к божественным райским, о которых
обыденному биологическому человеку невозможно было и помыслить. «Два движения есть в человеческом пути:
движение по линии восходящей и движение по линии нисходящей. Человек
поднимается на высоту, восходит к Богу.
На этом пути он приобретает духовную силу, он творит ценности. Но он вспоминает
об оставшихся внизу, о духовно слабых, о лишённых возможности пользоваться
высшими ценностями. И начинается путь нисхождения, чтобы помочь братьям своим,
поделиться с ними духовными богатствами и ценностями, помочь их восхождению.
Человек не может, не должен… улететь из мира, снять с себя ответственность за
других. Каждый отвечает за всех. Возможно лишь общее спасение… Свобода [Выси]
не должна снимать ответственности за ближних»*.
________________
*Н.А.Бердяев
«Самопознание»
И если в земных сферах эта
вертикальная устремлённость просматривалась и предугадывалась в общем ходе
человеческой жизни и истории лишь самыми прозорливыми и лучшими представителями
рода людского, да была взлелеяна в чаяниях и молитвах истинно верующих, то
здесь, на Руси Бирюзовой, каждый о ней ведал. И только собственная
скрупулезная, придирчивая и пристрастная самооценка удерживала здесь тех, кто
уже был достоин жизни на тех высочайших планах бытия. В силу того же ведения, в
силу его широты и объёма, которые были у каждого поистине всеохватывающими,
отпала надобность и в такой необходимой стороне земной общественной жизни
людей, как церковь, надобность в пастырях, в толкователях религиозных истин, во
всей той ритуально-обрядовой стороне веры, каковую церковь в надлежащее ей
время и обеспечивала. Институт церкви, призванной поддерживать духовную связь
земли с небом и имеющей смысл для человека физического, которому его тело, его
телесные суетные потребности заслоняли высшее, духовное, и которая была ему на
Земле великим подспорьем в исканиях путей к Богу, здесь сохранил своё
присутствие лишь в виде великолепных величественных храмов. Это были настоящие
произведения искусства монументального зодчества, равно как иконография в них
принадлежали лучшим образцам живописи, а песнопения – музыки. И даже, несмотря
на то, что высокий духовный уровень всех предполагал уже не веру, а знание о
божественных сферах, знание пусть и нуждающееся в постоянном его пополнении, в
ежедневной кропотливой и неустанной работе над ним, несмотря на это, людям были
необходимы храмы. Это была не только и не столько эстетическая потребность. И
это не была потребность каждого в поддержании сил искательства, нет! Скорее это
была необходимость наличия такого места тишины, покоя и благостной обстановки, места
такого чистого возвышенного окружения, где молитва, общение с Высью только и
обретали им присущую святость.
В задумчивой сосредоточенности он
не заметил, как перед ним возникла Лиза, которая была здесь для всех Вероникой
Николаевной, да и его чаще величали Петром Николаевичем.
- Ну!... ты всё гложешь себя
мыслями о спасении человечества? - улыбаясь, спросила она. - И, знаешь, ты не
одинок, то есть не тебя одного, а всех без исключения, когда они попадают сюда,
в совершенно иную плоскость бытия, после земных своих …мытарств, охватывает
неудержимое желание помочь землянам, спасти их. И весьма многие готовы даже на
жертву – отдалить на время радость существования, которое они имеют здесь, и
вернуться в те… ущербные реалии, дабы помочь хоть кому-то. Но-о…, как ты знаешь, «нелёгкая это работа –
из болота тащить бегемота». …В том состоянии биологизма силы у них весьма
ограниченны и их работа зачастую скорее смахивает на сизифов труд… Тем более, что
всё тяжелее становится вот таким образом, такими возвратами оказывать влияние
на людей, помогать утверждать в их сознании приоритет истинного и вечного,
приоритет тех ценностей, которые являются для них спасительными. Вот и небезызвестная
тебе Настасья Сергеевна Усольцева, возложила на себя такую нелёгкую, как
выразились бы церковные люди, епитимию – вернуться в земную Россию. И она не
просто вернулась к тяжестям биологического существования, а усугубила их,
родившись ребёнком с диагнозом ДЦП. Она хотела помочь тем людям, её родителям,
задуматься, осознать своё истинное положение, духовное своё состояние…, а
этому, как известно, весьма способствует чувство сострадания, сопереживания
горя ближнего. Частично это и произошло, в какой-то степени она пробудила их,
затронула такие струны их душ, которые при правильном развитии привели бы на правильный
же и единственно
спасительный путь – путь бескорыстной жертвенности, путь отказа от себя ради
другого. Но, увы, эгоистическая сила, сила материального мира взяли верх.
Победили рациональные жизненные воззрения, царящие повсюду на земле, «сочувственный»
шёпот друзей и сослуживцев, что, дескать, «ребёнку всё равно не поможешь, а вы
ещё молоды, вам надо жить, вы и так много сделали для неё: возили на лечение за
границу, оплачивали самых лучших докторов» и так далее и тому подобное… Одним
словом, весь арсенал лукавого был использован и, когда она, прожив двенадцать
лет, тихо ушла из той биологической жизни, её родители облегчённо вздохнули,
увенчав эту кончину пышными похоронами и дорогим помпезным мраморным
памятником…
Она замолчала, но по глазам было
видно, что это не всё, что она хотела сказать. Они не спеша шли рядом.
- Завтра мы с тобою отправимся на
Всенародное Вече в столицу, - Вероника Николаевна чуть приостановилась. - Там будет
принято решение о существенном и, возможно, радикальном вмешательстве в те,
зашедшие в тупик, «дела земные». И вмешательство это продиктовано
необходимостью помочь тем, пусть и запутавшимся, но достойным русским людям, а
их, поверь, немало, которые в этой помощи нуждаются и которым она поможет
обрести себя, обрести свою Родину… Поэтому, сам понимаешь, предстоит работа…
География нашей деятельности, вероятно и скорее всего, придётся на родной тебе
Белокаменск.
Лёгким прогулочным шагом пройдя
длинную террасу, Пётр Николаевич и Вероника Николаевна так же легко стали
подниматься по лестнице из белого мрамора, на каждом уступе которой по обеим
сторонам красовались скульптурные группы, авторы которых нисколько не уступали в
мастерстве великим земным мэтрам скульптуры, а то и превосходили их. А
сочетание различных оттенков мрамора с фрагментами из золота, оникса, малахита
придавало композициям невиданного блеска и красоты.
5. Отец и сны
Они
поднялись по многочисленным пологим ступенькам и вышли на просторную террасу перед
их домом. Вероника Николаевна, видя большую, чем обычно, озабоченность
мужа, благоразумно не спешила её прерывать. Терраса, одним своим концом
изливаясь в водопад мраморных ступенек лестницы, по которой они только что шли,
другим упиралась в великолепное архитектурное сооружение из бирюзы, малахита,
оникса и чароита, с вкраплениями декора из серебра, золота и платины, которое и
служило жилищем супружеской четы. Невдалеке, вдоль реки виднелись другие,
схожие по стилю, но отличные по форме, цвету, материалу строения. Вообще, те из
русичей, кто избрал себе архитектурную стезю, не занимались решением вопроса
«крыши над головой», не строили жильё в чисто утилитарном смысле, а так же, как
и поэты, художники, музыканты творили, изощряясь в своём искусстве до
виртуозности, оправдывая утверждение, что произведения архитектуры – это
застывшая в камне музыка. Нигде здесь невозможно было встретить даже двух
одинаковых строений, нигде не было зданий второстепенных и, так сказать,
«типовых». Всё в этом плане, как, впрочем, и во всех остальных, дышало порывом
вдохновения их создателей, во всём чувствовалось прикосновение музы их гения!
Как нетрудно догадаться, жилище для человека неплотского носит чисто формальный
и в большей мере эстетический смысл и значение. Во всех домах (хотя слово «дворцы»
здесь больше бы подошло) напрочь отсутствовали такие их части, как туалеты,
ванные, столовые, кладовые, подсобки и прочее. А единственное, что делало их
похожими друг на дружку, так это их великолепие. Повсюду, и снаружи и внутри,
были видны изумительные картины – плод сотворчества с художниками, – которые не
подвешивались, а как-то прочно, монолитно вкраплялись в стены, потолки,
перегородки. Витражи окон наполняли внутренние покои радужными, переливающимися
лучами, откуда-то звучала негромкая, соответствующая и гармонирующая со светом
тех лучей и настроением хозяев, музыка, сливающаяся с журчанием воды фонтанов и
водопадов. Скульптурные композиции, невообразимо изящных, порою эклектичных
форм, из самых немыслимых материалов заполняли собой с безупречным вкусом и знанием дела отведённое им
пространство. И всё то великолепие завершало такое обилие повсюду цветущих,
источающих каждый свой аромат, деревьев, цветов и растений, что, казалось,
именно для них всё это строилось и создавалось!
При многообразии архитектурных
направлений, всё же было видно, что повсюду доминировал стиль русского
зодчества. Было множество почти точных повторений дворцов, храмов, палат земных
русских городов. Так, например, в столице был выстроен кремль, почти точная
копия московского, но материалы, задействованные для этого, были, по крайней
мере, не ниже розового мрамора, оникса, малахита. Нетрудно понять, что слово
«строить» в нашем случае имело лишь номинальное значение, ибо, само собой,
никаких кранов, грузовиков с плитами, других строительных механизмов и
приспособлений и даже намёка на таковые здесь
не
было и в помине. Все материалы, по замыслу и желанию самого зодчего приобретая
нужную форму, размеры и качество, перемещались непосредственно и мгновенно из
недр в надлежащие им места. Таким же образом обстояло дело и в других сферах деятельности
русичей. Имел смысл и значение только замысел художника-творца, его красота,
его эстетическая составляющая, а не техника и сложности воплощения этого
замысла, то есть его реализация, которые решались сами собой.
Степень урбанизации на Руси
Бирюзовой была самой минимальной: не было здесь так называемых мегаполисов, в
которых люди чувствуют себя как «сельди в бочке», не было этих навороченных из
бетона, стекла и железа монстров-строений и их конгломератов, действующих столь
угнетающе и давяще. А были поселения и городища, равномерно, уютно и живописно
разбросанные по континентам и материкам, среди лесов, равнин и степных долов,
на морских побережьях и вдоль рек, плавно несущих свои воды в большие
реки и моря. Во всём чувствовался простор и свобода, ширь и размах.
Нетрудно догадаться, что не было
на планете и такого прикладного и относящегося к низким и даже низменным типам
творчества, как создание машин и механизмов. Эта чисто утилитарная и полностью
отпавшая вместе с физической стороной жизни часть человеческого искательства,
так же как и научная его составляющая, полностью утратив свой смысл и значение,
не будоражила умы изобретателей и учёных. Да и сами они не имели здесь своих
представителей, ибо представители те находились ещё в сферах, где законы
механики и физики важны и актуальны, то есть на том уровне биологического homo
sapiens, для которого машины и механизмы играют существенную роль в жизни. Таким
образом, полностью нашло своё подтверждение предсказание Шеллинга, что «…придёт время, когда науки постепенно
исчезнут, и на место их явится непосредственное
знание. Все науки как таковые изобретены лишь по недостатку этого знания…»*.
Для обитателей Руси Бирюзовой весь тот механико-электронный хлам, все те
научно-технические достижения, которыми так порой гордятся люди на Земле,
являлись почти тем же, чем для землян являются топоры и стрелы людей каменного
века… Да, многое из того, что имеет смысл и значение для человека физического,
стало ненужным и лишним архаизмом для человека плана Руси Бирюзовой. Это относилось
и ко многим играм, соревнованиям, видам спорта, которые, как ни крути,
являются, по сути, состязанием и торжеством всего плотского, всего тужащегося, пыхтящего
и преодолевающего. К тому же, подобный род человеческой деятельности
предполагает наличие поверженных, проигравших, неудачников, о существовании
коих, само собой разумеется, здесь не могло быть и речи.
Ещё одной особенностью ойкумены
планеты была та, что охватывались ею лишь умеренные и приполярные пояса. Южные и
экваториальные тёплые территории не «пользовались популярностью и спросом», а
посему были практически пустынными и малопосещаемыми, хотя и густо застроенными
областями. Объяснялось это тем, что северная суровая природа была родной
______________
* Взято из
Лосский Н.О. «Обоснование интуитивизма» Гл.5, II.
русскому
сердцу, русской душе, в то время, как тёплые края воспринимались как чуждые и
экзотические. Только в «своих» климатических широтах русичам работалось и
творилось легко, без натуги, ибо сама земля незримо подпитывала их силы, щедро одаривала
вдохновеньем.
И, наконец, самым удивительным,
самым ценным и значительным на Руси Бирюзовой было то, что каждый имел здесь
реально существующий прообраз своей малой земной родины, её абсолютную и в
некотором роде идеализированную копию. Была ли это деревенька на берегу речки
или в глухом непроходимом лесу, был ли это провинциальный городок или столичная улица, но для каждого
такое место было воссоздано, как им самим, так и коллективно вместе с теми, кто
так же дорожил той общей для них малой родиною. Многие
даже
отказывались от проживания во дворцах и выбирали местом своего постоянного
жительства именно те дорогие сердцу края, их тишину и благотворный покой.
* * *
Как-то несколько дней тому назад
была такая же ясная погода. Вероника Николаевна мерно покачивалась на лёгкой
изящной широкой качели, установленной на террасе. Вокруг мягко, как издалека,
звучала музыка старинных вальсов, исполняемая невидимым духовым оркестром. Вдалеке,
у самого берега реки шумно и весело игрались дети. Тут необходимо заметить, что
были на Руси Бирюзовой и дети, хотя, как можно догадаться, люди, не нуждавшиеся
в материальных телах и не имевшие их, не имели, вместе с тем, и потребности в
совокуплении – единственном способе продолжения рода на физическом плане. Пол,
на том уже не материальном уровне, какой представляла собой жизнь людей
планеты, всё же имел смысл и значение, которые определялись укоренившейся в глубины ещё физического
естества принадлежности к мужскому или женскому началам и от которой не так
просто в одночасье отойти. Однако эротическое низменно-животное значение пола
было заменено или, лучше сказать, изменено, сублимировано в значение
платоническое, то есть такое, которое предполагает обладание не телом любимого,
а его душой, слушание и любование музыкой, извлекаемой духовными струнами друг
друга, при естественном дополнении красотой и неповторимостью «тел». Одним
словом, на первый план выходили те сокровища, те, до поры сокрытые клады,
которые для самок и самцов скучны и почти не имеют никакой ценности… Детьми же
здесь были те, кто детьми и покинули физический мир, телесное своё состояние. И
их «рост», их взросление было не столько прибавкой «килограммов» и «сантиметров»,
сколько становлением зрелости духа,
укреплением и раскрытием творческого задатка. Иначе сказать, с ними происходит
нечто подобное тому, о чём писал когда-то Сведенборг: «Многие могут думать, что дети остаются детьми на небесах и что они
живут как дети между ангелами. Те, которые не знают, что такое ангелы, могли
утвердиться в этом понятии, видя иногда в церквах иконы, на которых ангелы
изображены детьми. Но на деле совсем иное: разумение и мудрость образуют
ангела, и покуда того и другого нет в детях, они хотя и живут между ангелами,
но сами не ангелы. Когда они становятся разумными и мудрыми, тогда только они
становятся ангелами и, что удивляло меня, они тогда не кажутся более детьми, но
взрослыми, ибо тогда нрав их уже не детский, но созревший, ангельский; эта
зрелость принадлежит разумению и мудрости. Если дети по мере усовершенствования
в разумении и мудрости кажутся ростом выше, подобно отрокам или юношам, то это
вследствие того, что разумение и мудрость составляют настоящую духовную пищу. То,
что питает их дух, питает в то же время их тело по соответствию, ибо образ
телесный есть не что другое, как внешний образ внутренних начал. Должно знать, что дети на небесах не
вырастают далее первой молодости, при которой они и остаются во всю вечность»*…
______________
* Э.Сведенборг
«О небесах, мире духов и аде»
Звуки и запахи послеполуденного
медленно клонящегося к вечеру дня наполняли собою пространство. Всё дышало
таким покоем и домашним уютом, всё входило в душу таким умиротворением и тихой
радостью, что, казалось, если существует в мире покой человеческого счастья, то
он, должно быть, выглядит именно так. И Пётр Николаевич всем естеством своим
впитывал в себя это блаженство, вдыхал его вместе с ароматами воздуха, даже
прикрыв при этом как в полудрёме глаза. Он стоял, опершись о нагретые солнцем
перила балюстрады, ни о чём не думая и лишь внемля звукам музыки и размеренного
покачивания качели.
- Знаешь, Петя… - негромко нарушила
молчание Вероника Николаевна. - Сделать сюрприз в строгом смысле этого слова,
при том уровне интуиции и ясновидения, какими мы все здесь наделены, вряд ли
возможно… Но-о… Я попыталась хоть отчасти… Одним словом, нас сейчас посетит гость. И-и… ты, наверное,
догадываешься…, знаешь, кто это…
- Да, Вера… Я знаю… И очень
волнуюсь этой встрече…
- Он уже поднимается по
ступенькам…
- Я слышу…
По ступенькам лестницы, не спеша
и без видимых усилий, но со сквозящим в позе и во всей фигуре напряжением ожидания,
поднимался моложавого вида подтянутый и
загорелый человек. Одет он был в красивый переливающийся серебряным отливом
лёгкий и светлый летний костюм. Чесучовая шляпа, очень ему идущая, была чуть
сдвинута к затылку, придавая лицу несколько напускного залихватского выражения.
В контрасте с одеждой, лицо мужчины было сосредоточенным, внимательные цепкие,
но добрые глаза ещё издали пытались найти и распознать того, к кому он так
долго шёл, и кого теперь отделяли от него лишь несколько ступенек. Его руки,
жилистые и крепкие, беспрестанно что-то поправлявшие на себе и беспричинно то
прячущиеся карманы брюк и пиджака, то
тут же вынимаемые из них, дополняли и ещё больше подчёркивали внутреннее его состояние
– состояние радости, смешанной с волнением.
Вячеслав Васильевич не мог больше
ждать – быстрыми шагами он бросился по ступеням вниз. Когда он поравнялся с
мужчиной, оба, схватив друг друга за плечи, таким образом, на мгновение чуть
отстранившись, как бы для того, чтобы получше рассмотреть один другого, крепко
слились в объятиях.
- Отец!
- Славка!
Слов больше не было… Слова были
лишними. Не было нужды в тех фразах и восклицаниях, на которые щедры многие из
нас при встрече после долгой разлуки, и которые скорее мешают, не дают
безмолвной значимости момента заполнить собою всё вокруг и в душе, придают
самой встрече блёклых красок случайного эпизода. Отец с сыном наполнили свою
встречу, столь долгожданную и такую важную для каждого из них, молчанием и
жадным поеданием друг друга глазами. Они не замечали, как взошли на террасу,
как облокотившись о перила балюстрады, словно по команде, отвернули лица в
разные стороны, пряча засверкавшие от обилия влаги в них глаза. Не замечали они
и бесконечно сочувственного взгляда Вероники Николаевны, переводящей его то на
отца, то на сына, тихо про себя радовавшейся их схожести, которая, по всему
видно, была не только внешней. Вообще, если бы кто-нибудь из людей, не посвящённых
в реалии Руси Бирюзовой, мог быть свидетелем того события, он бы, вероятно, немало
подивился тому, что два моложавых ровесника, пусть и похожих друг на друга,
называют один другого «отцом», а второй первого, соответственно, «сыном».
Наконец, довольно продолжительное
молчание всех троих нарушил Вячеслав Васильевич:
- А-а…, мама всё ещё там…? - больше
утверждая, чем спрашивая, произнёс он. Голос
его был взволнован и чуть заметно дрожал.
- Да-а… Там… -
Самборский-старший мягко, с любовью посмотрел на сына. - Иногда, не часто, чтоб
лишний раз не тревожить, навещаю её… во сне, как тебя… Помнишь? Сам понимаешь,
что это за «свидания» для неё… Проснётся – и в воспоминании только смутный, с
каждой минутой всё больше редеющий, дымок… И, потом, у неё ведь другая жизнь,
не связанная со мной… и с тобой… Те люди, которые сейчас рядом с нею, и нам,
как ты сам знаешь, не чужие. Да и кто кому чужой! Все братья, все близкие! Это
особенно ясно становится, когда приходишь сюда, - он говорил с приятной
медлительностью и ясностью в произношении каждой фразы.
Сын понимал, что значит навещать
во снах… Именно теперь, когда сам феномен сна отпал, отошёл в прошлое, потерял
свою значимость, он узнал, что стоит за такими
своеобразными реалиями сновидений, что за ними скрывается. Теперь он ведал, как
и все, кто находился на одном с ним плане духовного познания и прозрения, охранную
суть сновидений, как неких душевно-духовных «фильтров», помогающих изначальному
глубинному человеческому естеству каждого формировать тот внутренний мир, то
субъективное своё наполнение, которое бесконечно ему дорого, без которого он не
смог бы сделать и одного вздоха, и скорее смирился бы с тем, чтобы исчезнуть,
раствориться в небытии, чем утратить то своё внутреннее содержание! Необходимо
различать в человеке глубинное «я» и поверхностное «дневное» сознание, тесно
увязанное с реальным миром, направленное на него. Картинки тех реалий, с
которыми только и способно «работать» это поверхностное сознание, проходя через
«фильтры» глубинного, включающиеся во сне, проходя через «обжиг»
протуберанцами, порождёнными в недрах подсознания, сокрытого от «дневного»
мышления и почти неведомого ему, в конце концов, переплавляют те картинки в
такие образы и сюжеты, которые мы
надеемся найти в потоке самой жизни (собственно, за ними и ныряем в тот поток)
и которые нам близки и ценны. Так формируется наша субъективность, куда не
проникает из внешнего мира ничего чужеродного, ничего нами же самими не
одобренного, поскольку эта «шелуха» оседает в упомянутых «фильтрах», перерабатывается
и изживается там в форме видений тревог и кошмаров.
Когда-то, много лет назад он
написал:
Мне
дивный сон приснился в эту ночь!
В
нём я ребёнком бегал, весело играя;
Пытался
я земное притяженье превозмочь –
Подпрыгнуть
выше облаков и заглянуть в преддверье рая!
Увы! Нам не
дано прозренье наяву,
А в суете
мирской нам не снискать отрады!
И лишь во
снах, порой, находишь ту канву,
Что может привести в мир
радости,
в мир счастья и услады!
С древних времён люди проводили
параллель между сном и смертью. Неспроста в «Тибетской книге мёртвых»
говорится, что долгое время умерший осознаёт себя спящим, то есть грезящим, но
всё ещё связанным с жизнью, со своим телом, с вещественным миром. Функционально
эти состояния представляют собой по сути одно – это процесс формирования
субъекта, путём закладки в него всего того родственного, что он получает извне
и выдавливания всего чуждого, отторжения, очищения от него. В состоянии смерти
процесс этот имеет, конечно, более кардинальный и масштабный всеохватывающий
характер, ибо, если во сне обрабатывается фрагментарный, сумбурный материал, то
смерть оперирует уже таким, в основе которого наработки, приобретения и потери всей
жизни. О важности сна в жизни говорит уже тот факт, что как минимум треть человеческой
жизни проходит именно во сне. «Сны для
меня не безделица. Лучшая жизнь моя была во сне…» - высказал в IXX веке И.В.Киреевский.* О ещё
большей важности и значимости смерти говорить, очевидно, нет надобности, ибо
смерть есть «фактическое завершение
духовной работы жизни»**, а
следовательно, такое кардинально очищающее событие для любого индивидуума,
погружение в такую чистоту и блаженство выстроенной им же самим субъективности,
возвращение в родной дом, в родную стихию, что вынужденный возврат в мир (увы,
«человек должен не только восходить, но и нисходить»!), в состояние
биологического организма воспринимается как тягчайшая обязанность! Для тех же из
людей, кто, духовно возрастая, вышел на уровень существования, на котором нет
обременённости телом, кто на себе почувствовал избавление от физической
составляющей, как великий прибыток неограниченных сил и возможностей, немыслимых
состояний и их сочетаний, у кого обыденное, привязанное к миру объектов сознание
уже поглощено всеобъемлющим и всесильным подсознанием (или лучше определить его
как сверхсознание), для таких людей вместе с отпадением необходимости тела,
автоматически отпадают и необходимость сна и смерти. Для таких людей этот новый
уровень сопряжён с совершенно невозможными в биологической жизни наполненностью
и смыслом.
Поэтому Самборский-сын понимал, о
чём говорил его отец. Он понимал и уже знал, что значит «навещать во сне». Тот
же Киреевский говорил, что «сны зависят
от тех, о ком идут»***, от тех, кого спящий видит в сновидении. Вячеслав
Васильевич интуитивно чувствовал это ещё в своей земной жизни и порой часто был
смущён, когда иногда встречался в своих снах с известными и знаменитыми людьми, которые о существовании
его скромной персоны не имели ни малейшего представления. Сейчас же, уже не
интуитивно туманно, а осознанно и ясно, он знал, что такая связь существует на
уровне духовно-субъективном, а не реально-объективном – и можно было никогда в той земной жизни не
встречаться с человеком, но видеть его во снах, ибо встречи с ним имели место в
совершенно иных сферах бытия…
- Она ведь, если я не ошибаюсь,
сейчас на Украине, в Донбассе, дорабатывает бухгалтером на одной из шахт? -
спросила Вероника Николаевна.
- Да, - весело, но задумчиво ответил Самборский-старший. - По
иронии судьбы на той шахте в Горловке, на которой и мне по молодости пришлось
помахать обушком – порубить уголёк!
- Надеюсь, что эта последняя её
жизнь является завершающей биологическую эпопею?
- Похоже на то… Хотя есть опасения,
и они велики, что ринется обратно… спасать близких…
- Ну, думаю, что до этого уже не
дойдёт, - глубокомысленно тихо подытожила Панова.
- Вы имеете ввиду предстоящее Вече?
- оживился её тесть.
- Да… Вероятно, будет принято
решение нам самим «ринуться» для спасения и возврата в отчий дом «блудных
детей» и «заблудших овец» наших.
Василий Кандидович скептически
покачал головой.
- Конечно, - читая его мысли, живо
и уверенно продолжила Вероника Николаевна, - весьма многие из них вынуждены
будут снова вернуться обратно, и как не оправдавшие возложенных на них надежд,
и как слишком их оправдавшие… Но-о… исследования по вопросу русских землян
проведено тщательное, и сейчас как раз наилучший момент для нашего ненавязчивого
вмешательства. Поскольку, даже вернувшиеся, то есть временно отторгнутые,
пройдя школу Руси Бирюзовой, получат нужный для дальнейшего оздоровления
_____________
* Взято из
Лосский Н.О. «История русской философии»
** Ю.В.Мамлеев
«Судьба бытия»
*** Взято из
Лосский Н.О. «История русской философии»
импульс,
заряд той животворящей духовной энергии, которая позволит им и в условиях
земного биологического существования за 30-40 лет навести порядок сначала в
самой России, а затем взять под своё крыло и вывести на новый духовный, а
значит жизнеспособный, уровень и всю планету. А там, глядишь, через
сотню-другую лет Земля преобразится и расцветёт не хуже нашей Руси Бирюзовой.
- Да…, но столько народностей?
Такое разношерстное многообразие?
- Все станут русскими! Все
прильнут к русским истокам, все впитают в себя их благотворный нектар! Как в
той хорошей песне: «Я в берёзовые ситцы нарядил бы целый свет!»… Собственно,
это почти буквально и должно будет произойти. И как в Библии сказано, что
иудеями являются не по факту обрезания, а по духу, так и русичами будут не по
цвету кожи и разрезу глаз, а по тому же признаку! Ведь вспомните историю
России! Несколько веков назад она уже имела опыт по объединению сотен наций и
народностей… Так сказать, генеральную репетицию она уже проходила! И пусть тот
опыт закончился относительной неудачей… Что ж… Следующая волна будет намного
сильнее уже хотя бы потому, что усилим её мы! Снова вынуждена акцентировать:
усилим ненавязчиво и очень корректно! Ну, да не вам мне объяснять!
Повисла непродолжительная пауза.
- Конечно… Русские люди в массе
своей, - снова продолжила Панова с гримасой мучительного сожаления на лице, -
…вернее то состояние, в котором они находятся сейчас, представляет собой жалкое
зрелище. …Но с другой стороны, в противном случае не было бы и необходимости
нашего вмешательства в ход их истории.
Снова замолчали. Казалось,
задумались об одном – о скором Всенародном Вече и о степени тех полномочий,
какими будут наделены участники проекта. До того почти не замечаемая в
разговоре приятная музыка, снова напомнила о себе – зазвучала чуть громче и
настойчивее, не заглушая, однако, всех тех звуков природы, которые та таит в
себе в предвечерние свои часы. Первым нарушил молчание Самборский-отец:
- А состав группы уже известен и
утверждён? - с нотками надежды в голосе, робко спросил он.
- Василий Кандидович! - умоляющим
голосом, понимая к чему он клонит, пропела Вероника Николаевна. Тот неловко
потупил взгляд.
- Тогда… Слава, если вам выпадет
выполнение… такого рода миссии…, не забудь, пожалуйста, …о маме… - не поднимая
глаз, тихо попросил он.
- Об этом мог бы и не напоминать,
- со вздохом ответил Вячеслав Васильевич.
- Нет, нет! Не подумайте чего-то
плохого… в плане там кумовства, по-родственному! - оживлённо спохватился
Самборский-отец, встретив на себе вопросительно-недоумевающий взгляд невестки. Он
стал похож на школьника, которого не так поняли и который спешил оправдаться. -
Я имел ввиду исключительно осторожную, неброскую помощь человека человеку,
своему ближнему и так, чтобы левая рука не ведала, что делает правая, или, как
вы выразились, «ненавязчиво и очень корректно»!
Негромкий весёлый смех был
достойным завершением тёплого разговора.
(продолжение следует) 
Комментариев нет:
Отправить комментарий