3.Объяснения,
доходчивые и не совсем
Пётр Николаевич начал свою речь с
незамысловатого и понятного всем его слушателям ободряющего трюизма:
- Помните суворовский призыв:
«Сам погибай, а товарища выручай!»? Так вот, прежде всего, мы здесь, потому что мы – русские люди и пришли
помочь разобраться соотечественникам, родным и близким в их делах, в их жизни!
Такое начало хотя и показалось
всем довольно привлекательным и таким, что сулит и в дальнейшем столь же
приятных слуху утверждений, но всё же несколько насторожило Бута и его
товарищей. На лицах некоторых из них поначалу даже появились выражения удовлетворённости
и воодушевления и они одобрительно переглянулись. Однако же почти сразу они одёрнули
себя, поскольку та фантастическая форма, в какой упомянутая Петром Николаевичем
помощь предполагалась быть оказанной, и выходящее за рамки всего привычного,
реального и надёжного неожиданное и внезапное появление здесь тех, кто изъявил
волю её предложить, сами по себе зарождали в сердцах некоторое безотчётное
беспокойство. Соболевский, обведя группу испытующим взглядом и заметив гамму
противоречивых тех настроений, вкрадчивым тихим голосом продолжил:
- Вы ведь всем миром (русским
миром!) допустили непозволительную роскошь копирования чуждого образа жизни, вы
подавляющим большинством своим позволили себе погрузиться в самые глубины
океана потребления! Потребления всё и вся! Потребления дикого и алчного, без удержу
и ограничений! Помните сказано: «Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно
только нужно…»*? И вот этого-то одного, что «нужно», перестали искать люди, а, осуетившись, рьяно переключились
на внешнее и пустое! Это не проходит бесследно! Это не может быть
безнаказанным! Само по себе потребление является, пусть и скудным, пусть и
жалким, но всё же некоторым опытом, прохождение которого ничего плохого не
сулило бы, если бы не тот азарт, если бы не нарастание в геометрической
прогрессии его размеров, нарастание увлечённости им. И, с другой стороны, если
бы оно не походило на непосильное задание той Золушки из сказки, которое ей
задала злая мачеха – за ночь перебрать три мешка фасоли, два мешка гороха и
проч. Заметьте – «за ночь»! Но ведь не так много отпущено человеку времени! Его,
по правде, совсем мало, чтобы он мог позволить себе столь бессмысленно его
тратить на «перебирание фасоли»! Ведь в
сущности это – распыление по мелочам! Это отвлечение человека на вещи несущественные,
вещи третьестепенные! Стрельба из пушек по воробьям! Человек, сущностной
стержень которого совсе-ем не в этом,
смысл жизни которого состоит в накоплении совсе-ем
другого материала, сокровища которого находятся совсе-ем не в супермаркетах и даже не в бутиках и ювелирных
магазинах, а в тех сферах (вот отец Иаков подтвердит), которые неизмеримо выше
всей той мишуры! И если мачеха-природа и отчим-социум задают человеку подобные
задания, состоящие в «перебирании фасоли и гороха», направляющие по ложной
дороге, формирующие ложные ориентиры и цели, то у него должно достать воли
отказаться от всего этого! Должно хватить твёрдости выйти из
этого лабиринта, ведущего в никуда, повернуть с дороги, уводящей от основного
пути! На то он и человек – вершина материально-духовной эволюции природного
мира!
Последние слова оратора были
окрашены тоном отчаявшегося человека, а выражение лица приобрело озабоченности
и тревоги.
- Но что же мы вынуждены видеть
на самом деле? - с горечью вопросил он. - А видим мы достойную сожаления
неприглядную картину рабской наркотической зависимости мира людей от мира
вещей! Всё более увеличивающуюся срощенность этих двух миров, их становящийся
всё крепче синтез, их, не к ночи будь сказано, симбиоз… Дело зашло так далеко,
что самостоятельно освободиться от такой «наркозависимости» человек,
по-видимому, уже не в состоянии. Скажу вам прямо, что когда-то давно,
изначально был выбран неверный путь, приведший людей в нынешнее плачевное
состояние. И причиной тому было игнорирование мудрого совета, данного
апостолом, «не превращать попечения о плоти
в похоть»**! Забыв его, осуетились люди, шатнулись в сторону накопления
«благ», приобретения богатства, неизмеримо превышающего ту меру, что необходима
этому самому «попечению о плоти»! …Но, дабы не злоупотреблять вашим временем, и
дабы хоть отчасти соответствовать тому «вкратце», просьбу о котором так
тактично выразил уважаемый Фёдор Михайлович, я не намерен совершать
исторический экскурс в прошлое с тем, чтобы определить ту развилку, где это
произошло. К тому же нам достаточно видеть только следствия такого ошибочного
развития. Причины в данном случае не важны, да и неустранимы!
Пётр Николаевич сделал паузу, при
этом «помяв воздух» пальцами обеих рук, как это делают, когда хотят убедиться в
качестве полотна на костюм. Вся группа слушателей хотя и находилась на
полуденном солнцепёке, но люди совершенно этого не чувствовали. Стоять было на
удивление не утомительно, а даже радостно и легко! Было свежо и приятно, чуть
ветрено, дышалось в
______________
*Лук.10:41-42
**Римл. 13:14
удовольствие.
Воздух был наполнен обворожительным духом влажных испарений летней реки,
дурманящими запахами луговых цветов. Казалось, что и солнечные лучи здесь вели себя
по-особенному, что заполняя чудное пространство Сферы, они становились
осторожны и мягки, как те опоздавшие зрители в театре, которые при выключенном
свете безмолвно, стараясь никого не потревожить, на цыпочках и на ощупь
пробираются к своим местам.
- Но – русские люди! - словно
опомнившись, словно выйдя из состояния задумчивости, воскликнул Соболевский. -
Русские! Они-то как угодили в тот бездонный котёл потребительства? По доброй ли
воле? Или их некие злопыхатели, некие исполнители
тайного инфернального плана туда подтолкнули? Вероятно, что верно и то, и другое… Да, по правде сказать, и русские-то все
разные. Есть среди них и такие, что подтверждают свою принадлежность всему
исконно русскому лишь отметкой в документах или фамилией, да и тех стыдятся. Но
мы, впрочем, не о них… Пусть их! Они сделали свой выбор, эти по собственной
воле янычары, эти презирающие всё родное, всё своё и заискивающие, млеющие
перед всем чужим! Не к ним мы спешили пересекать огромные космические
пространства! Не ради них мы готовы протянуть руку помощи нуждающимся в этом!
Не им мы бросаем спасательный круг! Они, повторяю, сами сделали выбор, сами
определились; ведь открывая одну дверь, тем самым, закрываешь другую! …Всех же
остальных, всех тех, кто не открещивается от своих корней, кто, так сказать,
идентифицирует себя с породившим их началом, кто дорожит той своею русской
сущностью, что снизу доверху наполняет его, всех их мы рады принять здесь! И
принять искренне, с открытой душой и чистым сердцем, в чём можете не
сомневаться!
Он глубоко вздохнул и перевёл
дух, отыскал глазами Фёдора Михайловича и, слегка разведя руки в стороны,
обратился уже как будто к нему самому:
- Вот, собственно, «вкратце» и
есть ответ на вопрос о цели, который так волновал вас… Не знаю, удовлетворил ли
я вас этими своими экспликациями… К тому же, то время, те минуты, что вы все здесь
находитесь, не позволяют вам в полной мере ощутить, в полном объёме
проникнуться теми задачами, что мы поставили перед собою, как и почувствовать,
уловить их чистоту, их высший смысл. Побудьте у нас подольше, погостите,
поучаствуйте в наших делах, и, я вас уверяю, всё вам станет ясным и понятным,
всё для вас обретёт смысл и порядок! Вопросов же, так сказать, технического
плана, тех которые обеспечивают не моральную, а материальную составляющую
замысла, и которые нуждаются, вы уж простите, в особенной подготовке и знаниях,
думаю, что их касаться пока преждевременно. Это лишь напустит ненужного тумана
и неясности в ваши головы. …Разве что, отец Иаков не сочтёт за труд и попытается
хотя бы частично восполнить этот пробел…
Пётр Николаевич вскинул глаза,
заигравшие смешливым блеском и весёлой лукавинкой, на тихо и незаметно стоящего
чуть в стороне священника, который тоже улыбнулся и внушительным голосом, полушутливо
и добродушно ответил:
- Ну вот! Разъяснять то, что
касается материального, вынужден служитель культа, то есть человек, забота
которого прежде всего – предметы духовные! Всё с точностью до наоборот! Как вам
это нравится!
Бут и его коллеги в поддержку единодушно
и одобрительно заулыбалась.
- А если серьёзно, то конечно же
Пётр Николаевич своею невинною шуткой хотел лишь несколько оживить обстановку и
придать концовке своих пояснений некой смешливости, - он ласково взглянул на
Соболевского, как-то стыдливо потупившегося в землю, застывшая улыбка на лице
которого подтверждала слова батюшки. - Никаких вопросов технической стороны,
никаких материальных составляющих и прочего я, конечно же, касаться не буду,
тем более не буду пытаться их вам разъяснять! До всего такого (несущественного)
вы сможете, если будет на то желание, со временем дойти сами, и не будем мы
теперь отвлекаться на всё это. Я же хочу по возможности, и если не будет
возражений со стороны Петра Николаевича, несколько дополнить его ответ на ваш
вопрос: почему? Несколько осветить
его с той стороны, которая мне, лицу духовному, ближе.
- Помилуйте! Какие же могут быть
возражения?! Я собственно для этого и позволил себе отвлечь вас от дел! -
недоумённо пожал плечами Соболевский.
Отец Иаков обвёл всю группу слушателей
добрым взглядом. И такие в этом взгляде читались расположение и понимание,
такое в этих ясных голубых глазах сквозило участие и стремление помочь, что
Александр Яковлевич Волошин, сразу узнавший в батюшке Мишу Ярыгина, был немало
удивлён таким переменам в очень давнем своём знакомом, который был в их детстве
до бесшабашности шаловливым. Михаил Борисович, тем временем, глубоко вздохнул и
серьёзно продолжил:
- Трудно переоценить событие,
произошедшее в обыкновенное, ничем не примечательное сегодняшнее летнее утро, в
обыкновенном, ничем не замечательном русском городке…, и даже не в нём самом, а
в его окрестностях. Я думаю, что вряд ли теперь найдётся человек, в полной мере
осознавший значимость этого события для людей! Разве, что по прошествии
какого-то времени… И как это по-христиански, что произошло оно не в большом и
шумном городе, не среди позолоты дворцов, не в среде высоких чиновников и
богачей, которые по великим праздникам даже в церквях занимают обособленные
почётные места, отгораживаясь от массы людской… Нет! Словно повторяя путь
самого Спасителя, оно произошло здесь в лесной тиши, ближе к простым людям! Помните, когда ученики Христа спросили Его о
возможности спасения, то в ответ услышали: «человекам
это невозможно, Богу же всё возможно»*? Появление вот всего этого, что вы
видите перед собой (а то ли ещё увидите!) и свидетельствует о том, что настало
время Божьего вмешательства, дабы спасти заблудших овец! Это время настало
потому, что дальше – окончательное разложение и гибель! И это вмешательство
высших сил по Божескому соизволенью подтверждает, что человекам самостоятельно
спастись нет возможности! Оно обусловлено стремлением помочь избежать
плачевного конца, помочь людям выпутаться из дьявольских низин, дабы вернуться
в вышины своего человеческого предназначения! Сказано: «Дух дышит, где хочет»**! Иными словами, Божья помощь многогранна и
многолика! И приходит она к человеку, к народу в самых неожиданных формах,
самыми не предполагаемыми путями! К нам, русским землянам, она поспешила из
таких космических глубин, что даже дух захватывает, ибо тысяч и тысяч
человеческих жизней не хватило бы добраться туда даже на самых быстрых ракетах!
А она, эта помощь, слава Создателю! Вот она! - отец Иаков указующе развёл
руками, затем перекрестился, за ним, как послушные ученики, вторящие своему
учителю, сделали то же и его слушатели. - Явил Господь милость свою! - он снова
осенил себя крестным знамением и снова все повторили за ним. - И где? Там, где
никто не мог ожидать! И кому? Тем, кто не могли и помыслить об этом, кто не смели об этом и мечтать!
Батюшка был на волне
воодушевления и не сразу заметил, что лицо Никиты Ивановича Брагина уже давно выражало
собою вопрос, что даже рука его была поднята как у школьника кверху.
- Вам что-нибудь не ясно? - добродушно
обратился он, наконец, к молчаливо вопрошавшему.
Тот неловко замялся, словно
стесняясь нарушить своим никчемным вопросом интересного повествования, но,
набравшись смелости, всё же спросил:
- Вот вы, святой отец, в своей
речи сказали, что «время настало»… Но почему оно настало именно сейчас? Ведь
согласитесь, были в истории времена и потяжелее! Были времена революций и войн,
голода и репрессий, когда люди погибали миллионами…? Сейчас же, вроде бы,
ничего подобного не происходит…
Соболевский с радостным
любопытством вслед всем участникам беседы тоже посмотрел на отца Иакова,
взглядом будто спрашивая: «Да! Действительно! А почему?». Тот опустил голову,
немного задумался, немного собрался с мыслями. Наконец, он поднял её и прямо
посмотрел в глаза Брагину:
- Вы правы… Сейчас пушки молчат,
концентрационные лагеря либо разрушены, либо выполняют функции музеев, а не
«душегубок»… И еды (а больше её суррогатов) вроде бы изобилие, и иных
всевозможных «благ»… А я крепко запомнил, как мой отец, дошедший в войну до
Берлина, в минуты грустного откровения говаривал мне, что вспоминает всегда те военные
годы – годы разгула смерти и небывалых лишений, как чуть ли не лучшие в его
жизни! Вот парадокс! А! Да вы-то сами покопайтесь поглубже в себе – себе ведь
не соврёшь! – и ответьте на вопрос: по душе ли вам нынешняя жизнь? Честно! Если исключить из неё
всё то барахло, всю ту мишуру – машины,
______________
*Матф. 19:26
**Ин. 3:8
особняки,
бытовой комфорт и прочее, которое, кстати, ещё и далеко не для всех существует,
далеко не все теми «благами» имеют возможность пользоваться! Так вот, если
выкинуть из жизни всё то – что останется? Что уйдёт, так сказать, в осадок?
Помните слова поэта: «Бывали хуже времена,
но не было подлей»*? Никогда не возникало соблазна применить их к нынешней
эпохе? К нашему с вами времени? Времени, которое разлагает сами души, искажает их! Сказано: «не бойтесь убивающих тело, души же не
могущих убить…»**! Вот те
времена, о которых вы говорили, как о временах «революций и войн, голода
и репрессий» и были теми годами,
когда умерщвлялись тела людей, когда мир был подвергнут великим телесным
испытаниям! И он, мир, смог их вытерпеть, смог вынести! А теперь? Теперь, когда
умерщвляются уже не тела, а души людские? Когда игра ведётся по-крупному и
лукавый делает массовые ставки уже не на плоть, а на то, чтобы заполучить души человеков? Боюсь,
что в теперешней ситуации эта самая игра может сложиться не в пользу людей!
Слишком много козырей в руках сатаны против них! И вот тут-то помощь высших сил
как нельзя кстати! Тут она как нельзя вовремя! И коль она уже оказывается, эта помощь, коль уже пришла она к нам, то, конечно же, неспроста! То, конечно же, в
своё надлежащее ей время!
Ярыгин
заметил, что в продолжение его речи многие слушатели, молча и кивками головы,
выражали своё согласие тому, что он говорил, видимо были солидарны с его
мнением. Это он принял как подтверждение правоты своего ответа, как его
одобрение. Внимательная же оценка того, что было написано в глазах его
слушателей, не оставляла сомнений – ещё многое им было неясно, ещё многое
предстояло им разъяснить, дабы преодолеть те нотки недоверия, дабы развеять тот
скепсис, глубоко укоренившийся в их обезверившихся душах…
Тут
решил вставить слово Бут. Он, со свойственной ему основательностью в подходе ко
всему, с внушительным серьёзным видом кашлянул и, ни на кого не глядя, сказал:
-
Есть вопрос, на мой взгляд, не менее важный, а может и посущественнее!
Он
замялся, словно ожидая разрешения, но видя, что все молча смотрят на него и
ждут, спросил:
-
Я вот думал всё время, пока вы, Пётр Николаевич, и вы, батюшка, растолковывали
нам… А думал вот о чём: почему же нам русским такая привилегия? Почему именно
нам такое благо буквально с неба свалилось, а не, скажем, монголам или там
венесуэльцам? Чем именно мы, русские, заслужили это? За что сподобились? А?
Позволительно мне получить ответ на такой вопрос или нет?
Отец
Иаков и Соболевский, улыбнувшись переглянулись. Последний галантно уступил
право ответа:
-
Ну, святой отец! Как вам кажется – позволительно алчущему Фёдору Михайловичу
утолить свою жажду знаний вашим разъяснением или нет? - с лукавым блеском в
глазах произнёс он.
-
Почему же нет! Почему не утолить! Всякую жажду благого необходимо,
всенепременно необходимо утолять! Ибо сказано: «Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром»***!
Он
взглянул добрым взглядом сначала на Петра Николаевича, потом обвёл им всю
группу и, наконец, остановил его на Буте:
-
Помните слова Иисуса Христа: «Я послан
только к погибшим овцам дома Израилева»****? Иными словами, Спаситель будто
бы пришёл помочь и просветить лишь евреев, а до других ему якобы и дела не было!
И что же получилось на самом деле? А получилось так, что явление Христа
еврейскому народу обернулось явлением Его всему человечеству! Это тем более удивительно,
тем более непостижимо, что иудеи Его не приняли, отвергли Его, обрекли на
мучительную смерть! И Его приход на землю со временем стал достоянием и
сокровищем всего человечества, всех уверовавших в Него людей, всех впитавших в
себя Его учение! Повторяю, каждый, кто в своё сердце впускает Христа, кто живёт
по Его заповедям, по Его учению, каждый, независимо от его расовой
______________
*Н.А.Некрасов
«Современники»
**Матф. 10:28
***Откр. 22:17
****Матф. 15:24
или этнической принадлежности, может считать
себя христианином и находится на пути ко спасению! - отец Иаков вздохнул, как
бы переводя дух. - Аналогично и появление Руси Бирюзовой, а именно так
называется эта Сфера, эта планета, что вы видите перед собою, прежде всего, призвано
помочь русским людям, ибо планета сия является одним из средоточий космического
русского духа, существующего во вселенной, во всех её уголках. …Но и для
каждого иноплеменника, кому всё русское близко и дорого, кто сросся в душе своей
с русскими корнями, у кого в его сердце звучат напевы русских песен и русских истоков,
кто дышит чистым и морозным русским воздухом, кто не чурается считать себя
русским, для всех них Русь Бирюзовая с радостью готова открыть свои двери!
Закончив
речь, батюшка обратил свой взгляд на задавшего вопрос Фёдора Михайловича, как
бы сверяя полноту своего ответа с реакцией на него вопрошавшего. Тот был
задумчиво потупленным, словно осмысливал услышанное. Повисла тишина,
свидетельствовавшая, что и остальные углубились в мыслительный процесс. Жизнь
вокруг, постепенно и почти ненавязчиво становящаяся уже привычной для них, тем
временем не уставала одаривать своими очаровательными картинками и звуками.
Снова послышался торжественный звон колоколов, на время поглотивший в себя
звуки природы, издалека доносились голоса людей, занимавшихся какими-то своими
делами. Всё казалось и обыденным, и в то же время подспудно наполненным некой
значимостью, неким изначальным смыслом и стройностью.
Тут, по-видимому, подошла очередь
задавать вопросы Волошину. Он, рассуждая
с высоты своего немалого многолетнего стажа госслужащего, наотрез отказывался
понять некоторые вещи, а потому и поспешил разрешить свои сомнения относительно
того, что успел заметить своим острым взглядом:
- Но…
- Что-что? - живо поинтересовался
Пётр Николаевич, увидев его душевные терзания. - Вам, Александр Яковлевич,
что-нибудь неясно? Или я ошибаюсь?
- Да… То есть, нет! Не ясно…
- Что же именно? Ну, смелее! Чего
ж стесняться – тут все свои!
- Мне вот непонятно… Мы ещё там… снаружи
видели, как ваши люди в красивых национальных русских одеяниях пропускали
внутрь, то есть сюда, абсолютно всех, кто к ним подходил… Вот я и думаю: как
можно? Без каких бы то ни было документов и удостоверений личности, без
регистрации …всех без разбору пускать… Ведь столько богатства вокруг! Дорогие
камни, материалы, блеск даже золота! …Вы что не знаете наш люд? Уже через
несколько дней всё будет растащено и разворовано! Как же так без разбору и кого
попало? На лбу же у них не написано, кто хороший, а кто плохой, кто честный, а
кто вор…!
- Понимаю! - сочувственным
взглядом всматриваясь в глаза председателю белокаменского поссовета, как будто
это его городку грозят подобные беды, перебил Соболевский. - Ах, как же я вас
понимаю! Ваше сердце, привыкшее к порядку, к учёту и документации подвластных
вам явлений и людей, не может смириться со столь легкомысленным положением… И
потом, золотые дверные ручки жилищ, инкрустированные бриллиантами и жемчугами,
в вашем представлении – явный перебор! Понимаю! …Но, Александр Яковлевич, с
чего же вы взяли, что мы до такой степени беспечны, до такой степени доверчивы?
И почему вы думаете, что для входа к нам не требуется никакого удостоверения
личности?
- Да, но я не видел, чтобы кто-то
их предъявлял, чтобы кого-нибудь возвратили обратно, не пропустили…! - с
удивлением заметил Волошин. Его коллеги тоже с интересом ожидали объяснений в
крайне важном для них вопросе и в мыслях отдавали должное сообразительности
председателя поссовета. «Надо бы, наконец, перевести его к нам в Стрельск», -
подумал Бут, который уже давно советовал покойному Валько это сделать.
- Видите ли в чём тут дело…
Думаю, вы согласитесь, что степень цивилизации, частичку которой вы имеете
возможность теперь наблюдать перед собой, степень развитости Руси Бирюзовой, вы
уж простите, несравнимо выше земной. Соответственно и «технологии», употребляя
привычные для вас термины, там неизмеримо более продвинуты… В силу этого, никакие
подтверждающие личность бумаги нам и не требуются. Ведь изъяны души, её тёмные
пятна, которые, как наивно полагает их обладатель, глубоко спрятаны и не
доступны чужому взгляду и оценке со стороны, всегда дадут о себе знать, всегда
обнаружат себя, всегда «каркнут во всё своё воронье горло», выползут наружу во
внешний облик! Помните древнее мудрое изречение: «omnia mea
mecum porto – всё
своё ношу с собой!»*?
Так вот – человек всю информацию о себе имеет при себе же! И нужно только уметь
её считывать, распознавать! Каждый, очевидно, сталкивался многократно в жизни с
чьим-то холодным отчуждённым взглядом, с чьим-то отталкивающим лицом. Это и
есть смутное интуитивное распознавание. В повседневности, равно как и в живописи,
литературе всем вам вероятно хорошо знакомы подобные проявления этого феномена.
В частности им наполнены слова русского философа о революции и революционерах,
которые кто-нибудь из вас может быть слышал или читал: «…Лица людей, захваченных революцией, говорят о падении духовной жизни.
Выражение этих лиц до ужаса не духовно, и оно уже является осуждением
революции. Ваши лица выражают злобу и одержимость, на них нельзя прочесть ни
углубленных мыслей, ни благородных чувств. Ваши лица не одухотворены, в них
чувствуется падение до самых низин материального мира»**. Эти слова говорят,
что человеку плотскому присуща визуально-эмоциональная оценка, которая может
быть лишь до некоторой степени точности верна. Эта её точность напрямую зависит
от того, насколько человек одухотворён, в какой степени он возвышен над пошлой
обыденностью. Человек же неплотский, человек духа, кроме того, что способен с
максимально высокой безошибочностью таким вот образом (визуально-эмоционально) оценивать
других, так ещё имеет колоссальное подспорье в виде умения «осязать и видеть»
исходящую от других ауру – тот спектр душевно-духовного содержания, которым они
наполнены. Всё в материальном мире имеет такой спектр, всё светится неуловимым
для физического зрения светом – от камней до живых существ, до человека. Мы
способны улавливать эти волны, способны их распознавать, а потому и ошибиться в
людях мы не можем. Наконец, дабы иметь окончательно полную картину о ком бы то
ни было, каждый из нас имеет доступ к «информационному полю» вселенной и даже
непосредственную с ним связь! Да, да! Не удивляйтесь, имеется такое «поле», в
котором со времени сотворения мира запечатлено и сохранено всё – до самого
лёгкого полёта мотылька! Иначе как, на каком основании Иисус Христос мог две
тысячи лет назад утверждать, что «нет
ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы
известным и не обнаружилось бы»***?
Пётр Николаевич, добродушно
улыбаясь, обвёл взглядом своих «экскурсантов»:
- Вот вам, господа, и
удостоверения личности! Вот вам и документы! Вот вам и не написано на лбу! А оказывается, что едва ли не там-то
и написано! А!
И видя, что внимательные его
слушатели всё же пребывают в некотором сомнении и недоверии относительно всего
им сказанного, он в том же благостном расположении духа и с тем же выражением
доброжелательно настроенного вузовского лектора добавил:
- Что ж… Вижу, что, подобно
булгаковскому Семплеярову, вам, господа, также не помешает «сеанс
разоблачения»… М-м… Ну вот, к примеру, вы, Никита Иванович! …Тот, скажем так,
не совсем благовидный поступок, что был совершён вами после обильного застолья
по причине проводов в армию вашего друга юности Шибаева Евгения вечером 13
ноября 1977 года в отношении симпатичной девушки Вестник Галины, думаю, до сей
поры вас тревожит, до сих пор память о нём отдаётся иногда покалыванием в вашем
совестливом сердце. Ведь речь идёт о двух человечках, один из которых так и не
познал мужниной, а другой отцовской заботы и любви…
На Брагина с интересом и
любопытством уставились все его соратники. Сам он весь как-то сжался,
уменьшился ростом, опустив в землю взгляд даже побледнел лицом. Смотреть на
него было неловко и жалко. Никита Иванович прекрасно помнил тот на удивление
тихий осенний вечер, когда после шума музыки из магнитофона, песен и
напутственных тостов, адресованных призывнику, в тесной квартире Женьки
Шибаева, ради такого случая превратившейся в многоголосый кабак, в одной
комнате которого были накрыты столы для молодёжи, а в другой для старшего
поколения, они с Галей вышли пройтись по улочкам городка. Помнил, как они
забрели в детсадовскую беседку…
______________
*Биант Приенский
**Н.А.Бердяев
«Философия неравенства»
***Лука 8:17
То,
что в ней произошло дальше, вспоминать ему было нелегко, однако, воспоминания
эти часто будоражили душу, часто не давали ей покоя, гложа тихим голосом
изнутри…
- Ну, что ж! …По весьма
красноречивому вашему виду, - как бы удовлетворившись произведённым эффектом и
несколько смущаясь тем средством, каким он был достигнут, разрядил тишину Пётр
Николаевич, - вижу, что вы, Никита Иванович, вполне осознаёте свою ошибку,
совершённую по молодости лет. Но! Как сказано, «кто без греха, пусть первым бросит в меня камень»*! …Итак, в других
дополнительных примерах вы, господа, полагаю, нужды не имеете? Или я ошибаюсь?
- Нет! Нет…, Не имеем! – живо и
единогласно откликнулись те.
- Только вот…
- Что? Снова сомнения?
- Да нет… просто…, - это вновь вопрошал
голос Волошина, было видно, что ему неймётся, что одолевают его непростые
мятежные вопросы, - …я всё о том же, …что ни один человек не был отправлен и
возвращён восвояси. …Неужели все они -
люди сплошь честные и достойные? Неужели вот все те, как вы говорите, ауры у
них излучают небесную чистоту? Неужели не попалось среди них ни одного
прохвоста или мошенника?
- Как не попасться! Попался! И не
один!
- Тогда я не понимаю…
- Подождите, Александр Яковлевич,
подождите! Позвольте мне внести ясность!
Соболевскому пришлось крепко
призадуматься и напрячь мысль, дабы максимально понятно облечь в слова то, что
было в данном случае необходимо для усвоения его слушателями. Он с видом
школьного учителя, проводящего в классе опрос по проверке усвоения сложной темы
учениками, прищурив глаза, таинственным вкрадчивым голосом спросил:
- Вот вы все, господа… Что бы вы,
будь на то соответствующая ситуация, предпочли – фунт изюма сейчас в руках,
надёжный и ощутимый фунт изюма, или счастливую наполненную жизнь в окружении таких
же счастливых родных и близких людей, причём наверняка, гарантированно, но
завтра, а следовательно и не столь ощутимо? Так вот, какой бы из этих двух
вариантов вы выбрали?
Он обвёл всех выразительным
взглядом, словно ожидая ответа на свой провокационный – это они все ясно
чувствовали – вопрос. Но никто не торопился давать его, этот ответ, столь
очевидно лежащий на поверхности, столь явно напрашивающийся и спешащий слететь
с языка.
- Ну… По вашим выражениям лиц
нетрудно догадаться, что предпочтение может быть однозначным! Однако, если вы
скажете мне, что не найдётся такого дурака, который сделал бы свой выбор в
пользу первого, который прельстился бы горсткой сладости, то, скажу вам
откровенно и положа руку на сердце, что и хотел бы, чтобы так оно и было, но
это, увы, не так! Ибо подобные несмышлёныши, оказывается, имеются! Мало того,
их изрядное количество! И даже этого мало, ибо… Но не буду забегать вперёд…
Оказывается, слишком загадочно, слишком непостижимо существо человек! И столько
всего в нём понапихано, что не только со стороны, но, порой, и ему самому (а
может быть даже, прежде всего – ему самому!) ох! как трудно разобраться во всём
том!
Он замолчал. В наступившую тишину
робко, но настойчиво вторгались далёкие звуки мерной людской жизни, каким-то
чудесным образом и к несказанному удивлению чиновников успевшей за такой
короткий срок уже не только появиться и образоваться здесь, но и, казалось,
прочно устояться, наладиться!
- Словом, ваша обеспокоенность по
поводу того, что сюда могут проникнуть люди, мягко говоря, легкомысленные и
даже возможно такие, что склонны к неблаговидным поступкам, отнюдь не
беспочвенна! Скажу больше – их будет достаточно много тех, кто соблазнятся, кто
позарятся на «дорогие камни, материалы, блеск золота», как вы, Александр
Яковлевич, зорким своим глазом тонко заметили. Весьма многие «яко тати в нощи»,
набив карманы всем тем добром, постараются с ним скрыться. И, вы знаете, скажу по секрету,
никто их преследовать не будет! Никто не будет им препятствовать и пытаться остановить! Пусть
уходят! Пусть бегут с той горстью изюма! Потом,
_____________
*неточное Иоанна
8:7
конечно,
как нетрудно догадаться, будут жалеть о содеянном, будут чесать затылки… Но,
…сами понимаете, …каждый делает свой выбор, и каждый должен нести ответ за свои
поступки… Хотя никто и не откажет им в прощении, если одумаются, если захотят
вернуться и стать на путь истины и исправления. Ведь помните, - он посмотрел на
отца Иакова, как бы ожидая с его стороны поддержки, - вопрос из Писания: «…сколько раз прощать брату моему,
согрешающему против меня? до семи ли раз?» и ответ «…не говорю тебе : «до семи», но до седмижды семидесяти раз»*! Таким
образом, мы принимаем у себя почти всех и принимаем с радостью! …Исключая,
разве, совсем уж клинические, как выражаются ваши доктора, случаи, случаи
полного расчеловечивания, полной духовной деградации. Подобным, я бы сказал ещё
сырым, экземплярам предстоит изрядный срок дозревания в тех сферах бытия, что
соответствуют их субъективным качествам, а по сути – их человеческой духовной
недоразвитости.
После этих его слов все глубоко
задумались, осмысливая услышанное.
-
Ну! И что же это мы все приуныли? - прервал через минуту тот облагораживающий любого
процесс уже задорный и весёлый голос Соболевского. - А между тем совсем
позабыли о цели нашей экскурсии! Тем более, что мы от неё почти совсем рядом!
Во-он за теми живописными деревьями и спряталось хозяйство Виктора Сергеевича,
- он кивком головы указал в направлении речной затоки, так ладно поросшей
ивняком и вербами с тополями, как бывает только на пасторальных картинах
художников былых эпох.
-
Давайте поблагодарим нашего досточтимого отца Иакова за то, что уделил нам
время, за интересные и содержательные пояснения, - он энергично и с душой
потряс батюшке руку, - и поспешим, а то, неровён час, не застанем чрезвычайно
интересующее нас лицо на месте – уж слишком, скажу вам по секрету, занят в
последнее время, слишком непоседлив!
Все
вслед ему по очереди пожали отцу Иакову руку, одновременно выражая
признательность за приятно и с пользой проведённое время, за его вразумительные
слова и пояснения. Тот в свою очередь, перекрестив и благословив каждого из
них, спокойно направился обратно – то ли по каким своим делам, то ли в храм.
_______________
*Матф. 18:21-22
4. Тихая заводь
Дорожка
из замечательного камня змеевика привела путешественников во главе с Петром
Николаевичем к широким прекрасным ступенькам из малахита, которые были зеленее
самой зелёной травы или листвы на деревьях и которые были обрамлены
внушительными перилами из того же материала. Поднявшись по ним, они оказались
на чудесной просторной набережной уже из мрамора с великолепными вазонами,
барельефными плитами, скульптурными композициями. Никогда прежде никто из
группы чиновников ничего подобного в своей жизни не видывал, поэтому они
старались не пропускать ни единого диковинного для них явления, ни одной
чудесной для них вещи. Они не находили себе места от всего увиденного, у них
дух захватывало от того удивления, что вызывало в их казённых душах всё здесь.
Порой, не сдержав своих эмоций, они бурно выражали их восхищёнными
восклицаниями. И можно было понять тот
восторг в их глазах, с которым они всё рассматривали, ко всему прикасались!
Шли не спеша. По пути, в силу утверждения,
что дорога сближает, Соболевский уже доверительным и проникновенным дружеским
тоном, а не поучительно-разъясняющим, как это было до того, всё продолжал
отвечать на бесконечные вопросы. Одним словом, за те менее, чем полчаса,
которые занял у них путь, Бут со товарищи услышали ещё о многом интересном и
необычном. Услышанное дополнялось, как правило, и наглядной демонстрацией того,
о чём шла речь. Причём экспонаты каким-то замечательным образом всегда
оказывались под рукой и кстати! Скажем, когда говорилось о людях, которые то
тут, то там попадались на глаза и которые не производили впечатления праздных и
шатающихся, а всегда были чем-то озабочены, всегда были что называется при
деле, об их занятиях и увлечениях, об их жилье и, конечно же, о главном для
русского человека! – об организации их питания,
Соболевский, как бы между прочим, небрежным жестом указал на прекрасное
высокое строение, которое хорошо было видно невдалеке и которое они было
приняли за здание какого-нибудь дворца или музея – настолько оно завораживало
взгляд своими вычурными дивными архитектурными элементами. Столь же небрежным
тоном и как бы нехотя Пётр Николаевич поведал, что в том здании располагается
их главный продовольственный пункт или, как он выразился, «столовое
учреждение». Там по его словам производится («клонируется!»), а затем готовится,
расфасовывается и немедленно в свежайшем виде доставляется на места
всевозможная пища. Удивительными методами в каких-то питательных жидкостях, в
каких-то физрастворах выращиваются (!) целые массы различных видов мяса
животных, птицы и рыбы, а также великое множество фруктов, овощей и прочего
растительного пищевого материала. Из всего того выращенного искусные и опытные
повара, некоторые из которых ранее трудились на процветание лучших столичных ресторанов, готовят блюда,
вкуса весьма и весьма недурственного, в чём шутливый экскурсовод обещал вскоре
убедить своих изрядно проголодавшихся экскурсантов.
Внимательнейшим
образом вняв всем речам Петра Николаевича, не пропустив в них ни единого слова,
уловив явственно проступающую сквозь шутливый и весёлый тон их искренность, их
правдивость, все чиновники поняли, до их сознания постепенно дошла та истина,
что они имеют дело с невиданным и уникальным явлением, явлением инопланетным, в
земных реалиях совершенно невозможным и даже невообразимым! Жизнь, которую они
наблюдали вокруг и повсюду, так доброжелательно окружала здесь каждого, от неё
исходил такой сильный благостный заряд – заряд невиданного творческого
наполнения, заряд радости бытия, заряд счастья любви ко всему и всем и ощущения
каждым на себе ответной любви! Окружающее имело здесь захватывающий всё
человеческое естество смысл какой-то высшей эстетичности, от всего исходила
красота, всё радовало душу, было наполнено проникновенным ощущением прекрасного!
Бриллианты, золото, самоцветы, будучи неотъемлемыми элементами творений рук
людских, принадлежа всем и каждому, здесь одаривали радужным своим блеском, не
вызывая нездорового алчного блеска в глазах – блеска зависти и жажды
единоличного обладания…
За
разговорами и мыслями, они не заметили где и когда свернули с той изумительной
набережной, не заметили, что шли уже по простой узенькой земляной тропинке,
протоптанной в густой сочной траве. Миновав
небольшую тенистую рощицу, нагибая головы и уклоняясь от пахнущих летом и
родниковой сыростью веток кустов и деревьев, вся группа оказалась перед
выросшим как из-под земли невысоким плетнём. К нему почти вплотную примыкала
водная гладь речного тихого залива, так
что тропинка шла как раз посередине. В чистой той воде между обилием её флоры плавали
утки и гуси, возмущая тишину всплесками от своих ныряний. Нехитрая ограда из
толстых древесных прутьев была обвита плющом так, что казалась живой зелёной
изгородью, которая охватывала собою немалую площадь земли. В составе огороженного
участка, помимо чернозёмно-землистого огорода, бурно поросшего самой
разнообразной овощной растительностью, имелся очень живописный садик с
вишнёвыми, абрикосовыми, яблоневыми и ещё бог знает какими фруктовыми деревьями
и ягодными кустами, некоторые из которых были ещё в последнем цвету. С
противоположной стороны в глубине садика виднелась соломенная крыша небольшого
аккуратного украинского домика (хатинки)
с расписными поверх белой извёстки боковыми и фронтальными стенами. Покой и
благостная тишина как будто накрывали всё то своим невидимым куполом, а
смешанные запахи земли, цветов и зелени окутывали ароматами, напоминающими
каждому его детскую родину.
Невольно залюбовавшись той
сельской идиллией, все остановились в расслабленности и какой-то посасывающей
изнутри ностальгии. Вдруг всё это в один миг как рукой сняло! Мужчина в широких
старинных брюках (шароварах),
в белой лёгкой рубашке (вишиванці)
навыпуск и широкополой соломенной шляпе дачника, которого никто даже и не
заметил, поскольку он был в наклонённом положении сразу за плетнём, вдруг,
распрямился всею своею статной фигурой и все они, открыв от неожиданности и дикого
удивления рты, увидели прямо перед собой широко улыбающееся приветливое лицо
Виктора Сергеевича Валько!
- А-а-а! То ось кого це до мене вітром занесло! - радостно воскликнул он.
Нельзя было, однако, сказать, что
такая же радость охватила и его бывших подчинённых, ибо верить своим глазам
каждый из них отказывался! Здоровое, загоревшее лицо, не рыхлое, а подтянутое и
с лёгким румянцем на нём, так изменившееся, но и такое узнаваемое, всем своим
пышущим видом опровергало фундаментальные жизненно-реалистические основы их
бытия! И опровергало до такой степени, что каждый из оцепеневших коллег сильно
засомневался: а этого ли самого,
стоящего перед ними улыбающегося жизнерадостного здоровяка, каждый из них видел ещё вчера, жалко и обречённо лежащим во
гробе? Тело этого ли человека было поглощено бурой двухметровоглубокой ямой,
было на их глазах зарыто, засыпано и увенчано сырым могильным холмиком? Видя их
обескураженность, её виновник заулыбался ещё шире:
- Шо ж таке?
Та чи ніяк сумніви? - язвительно
подначил он.
И, вопросительно взглянув на Соболевского, удивлённо добавил:
- Пётр Николаевич! Ви
що не пояснили їм нічого?
Чи як?
И этот его украинский говор, и
его занятия в огородике, и весёлая шутливость голоса, и ещё многое неуловимое,
но такое существенное и в нём самом и во всём том, что его окружало, с чем он,
по всему было видно, прочно сросся – всё это в не меньшей степени, чем то, что
они успели до того здесь увидеть, и услышать, и почувствовать, а возможно и
гораздо больше, напомнило всем чиновникам, где они находились! Виктор Сергеевич
и раньше в рабочей обстановке и в обстановке домашней частенько прибегал к
украинизмам. Домочадцы и сослуживцы привыкли к таким проявлением его характера,
научились по обилию употребления звучных украинских словечек распознавать и безошибочно
определять настроение шефа. Сейчас же, когда бывший их руководитель лихо жарил
на чисто «українській мові»,
которая, кстати, так была ему к лицу, они поняли, что от прежнего их Валько
мало что осталось.
Соболевский невинно пожал
плечами:
- Да нет…! Объяснения были, …и немало! Правда, касались они большей
частью других материй, а не конкретно, вы уж простите! вас…
- Ага! Ну,
тоді ми й самі зараз полюбовно покудахтаємо! - заговорщицки подмигнул он Буту и остальным своим
соратникам, тепло, через плетень, потрепав их по плечам, а самого бывшего
своего зама даже приобняв. - Ану, заходьмо всією чесною компанією до мене! Ану хутко! І
усі разом!
Он
распоряжался весёлым командирским тоном, а движениями радушного хозяина уже
открывал незаметную калитку в плетне. Все девять бывших его сослуживцев и
Соболевский один за другим протиснулись в её узкий проём и по едва лишь
намеченной дорожке, прячущейся к тому же в буйной овощной
листве,
через грядки неловко и теряя
равновесие, боясь оступиться и покачиваясь в разные стороны, пошли в
направлении непритязательного для современника жилища. И наверное все они,
кроме Петра Николаевича, с недоумением отмечали про себя резкое на первый
взгляд несоответствие и кажущуюся дисгармонию того сельского и убогого, что они
видели сейчас перед собой, и всего того, чем они восхищались в продолжении
всего своего пути сюда! Однако, несоответствие то было каждому из них каким-то
приятным, каким-то таким, от которого не становится на душе неуютно,
дискомфортно, а, наоборот, как-то по особенному тепло, как будто соприкасаешься
с чем-то родным, с чем-то близким. Это было похоже на то чувство, которое мы,
вероятно, все испытываем, когда в ультрасовременных модерновых домах и апартаментах,
вдруг, с удивлением обнаруживаем какой-нибудь предмет деревенского обихода –
ухват, терракотовый горшок из ординарной глины, лошадиный хомут – которые
хозяин притащил для форсу. Или кошка, выгнув спину и мурлыча, потрётся о вашу
ногу. «Поди ж ты! - подумается с удивлением, - Здесь – и кошка!». Словом, это
был тот вид бытийственной разности потенциалов, который у большинства из нас не
создаёт внутреннего напряжения, не порождает токов отторжения подобного
положения вещей, а даже наоборот – такое положение радует сердце, наполняет его
неосознанным воодушевлением. К тому же
каждый из них чувствовал подспудную незримую нерасторжимую связь всего того
русского дворцового великолепия, которому они дивились и которое произвело на них столь неизгладимое
впечатление, и таких простых вещей, как эти домик, грядки, деревца, это
патриархальное хозяйство.
Добравшись под неистощимый
аккомпанемент шуток и прибауток хозяина во двор, к длинному столу из простых
досок, во всю длину которого с обеих сторон стояли две широкие такого же дерева
скамьи, все замялись и сгрудились вокруг стола, не зная, что делать, как это и
бывает в первые неловкие минуты, когда приходят гости. До блеска отполированные
людскими руками и брюками деревянные стол и скамьи, вызывавшие в подсознании
проголодавшихся что-то весьма обнадёживающее и приятное, находились в тени
широкого камышового навеса. Рядом слегка дымилась большая печь, обмазанная тою
же, как и хата, глиною, побеленная той же извёсткой, расписанная такими же
цветами красок с той лишь разницей, что хата по периметру дверей и окон была
разрисована диковинными цветами и птицами, а печка в сытой хвастливости
красовалась изображениями каких-то бочек, стаканов и пляшок с горилкой, кругами колбас и
огромных окороков. На земле вдоль стен под окнами, которые будто спрятались в
красочных нарисованных вокруг них цветах, расположились узкие прямоугольные
клумбы не менее пёстрых и красочных цветов живых. Они, покачиваемые ветерком,
словно танцевали, радуясь жизни, радуясь встрече с любым живым существом, в
благодарность одаривая его не только своим цветением и совершенством форм, но и
чудесными запахами, наполнив ими всё пространство вокруг.
Пока гости с добродушным
любопытством рассматривали двор и всё, что в нём находилось, подоспел и сам
хозяин с огромной миской румяной, поблёскивающей в солнечных лучах и источающей
свой одуряюще здоровый аромат, огородины, которую он успел не только сорвать,
но и помыть.
- Ну, порадовали, так порадовали!
- ласковым голосом всё повторял он, водворив свою ношу в центре стола. - Сідайте!
Сідайте, будь ласка! Місця усім хвате!
Он засеменил к хате, скрылся в
скрипнувших дверях и через минуту появился оттуда с белым квадратом сложенной
льняной скатерти. Когда он, развернув её, огромную и слепящую своею белизной, с
весёлыми словами: «Ось і скатерть-самобранка!», раскинул
по всей поверхности стола, все ахнули от вида изумительной работы вышивки,
украшавшей полотно. Виктор Сергеевич был оживлён и подвижен – было видно, что
гости и впрямь порадовали. Покончив со скатертью, он тут же, сделав несколько
шагов, нырнул в земляной погребок, поросший травой и мхом, холмик которого
виднелся чуть поодаль за печкой. Через несколько минут на столе уже почти не
было свободного места от аппетитных блюд с яствами, от толстых зеленоватого и
синего стекла старинных бутылей с напитками, от мисок с уже порезанными овощами
и мисок с ягодами – так что у гостей, уже вовсю глотавших слюну, захватывало дух!
Наконец, когда все хлопоты и оживление, связанные с таким приятным для русского
человека процессом сервирования стола, закончились, когда наполненные тарелки
исходили горячим (только из печи!) паром чего-то по вкусу небесного, кружившего
уставшим путникам головы, когда в старых грубоватых, но так приятно обдающих
своим холодком, своею стеклянной гладкостью чарках, заплескалась прозрачная,
как слеза, влага, издающая к тому же, божественный аромат, Виктор Сергеевич
внушительно встал в торце стола:
- Ну, гости дорогие! Спасибі,
що завітали на мій вогник! Що звернули ось сюди, до мене, ось у це моє
бідненьке подвір’я! Спасибі, що не забуваєте свого старого соратника! Мені дуже
приємно, дуже радісно бачити вас усіх тут, …у мене! То ж хочу, як на то буде й
ваша воля, випити ось цю першу чарку за всіх вас, мої товариші! Та за вас,
Петро Миколайовичу!
(продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий